Ведомости - маргиналы, ставшие основой общества бизнес диалог

Слово «волонтер» в российском случае пока не стало общеупотребимым. Напротив, на Украине волонтерство за последние два года превратилось в институт, о котором знают и которому доверяют большинство граждан. Пожалуй, именно в различной роли волонтеров двух стран можно увидеть проявление их все более расходящихся траекторий развития. С одной стороны, это приобретающий абсолютный характер акцент на команды и контроль сверху в российском случае, а с другой – развитие низовых инициатив, идущих от самих граждан.

Волонтерство остается чуждым и непонятным россиянину. Среди наиболее часто встречающихся поисковых запросов с этим словом в рунете ссылки на иные, нероссийские реалии: АТО (официально принятое

на Украине название войны в отдельных районах Донецкой и Луганской областей этой страны), «за границей», «в Европу», «Украина», «Беларусь» и «волонтер – это».

Когда в российских осинах заходит речь о волонтерах, возникает ощущение инородности данного социального тела. Волонтеры помогали спортивным чиновникам на Олимпиаде в Сочи и, вероятно, вновь понадобятся во время ожидаемого чемпионата мира по футболу. Но это международные мероприятия и заимствованная опять-таки из-за рубежа модель оптимизации расходов на их проведение.

Волонтерами становятся в некоторых случаях студенты – если того требует специфика программы (например, права человека, сестринское дело или социальная работа). Однако при этом волонтерство обусловлено требованиями образовательного процесса и потому редко происходит по инициативе самих студентов.

Случаи настоящего волонтерства – неоплачиваемой и добровольной помощи тем, кто в ней больше всего нуждается (онкологическим больным, детям-сиротам, людям с ограниченной мобильностью и им подобным), в России присутствуют, но находятся на периферии общественной жизни. Не случайно ни одного упоминания о волонтерах в ежегодных отчетах о жизни российского социума «Левада-центра» не найти. Волонтерство представляет собой в России бесконечно малую величину, невидимую в массовых опросах и игнорируемую общественным сознанием.

Ситуация с волонтерством на Украине до недавнего времени была весьма сходной. О нем слышали немногие, а те волонтерские инициативы, что существовали, зачастую имели зарубежные корни и поддержку от иностранных фондов.

Все радикально изменилось в конце 2013 – начале 2014 г. Волонтерство из экзотики превратилось в массовое движение, один из немногих институтов, которым граждане Украины действительно доверяют. По данным опроса Киевского международного института социологии (июнь 2016 г.), волонтерские организации находятся в тройке социально-политических институтов, пользующихся наибольшим доверием населения, наряду с церковью и вооруженными силами (ЗСУ). Волонтерским организациям, помогающим ЗСУ, полностью доверяет 14,7% респондентов, скорее доверяет 40,6%. Для волонтерских организаций, работающих с вынужденными переселенцами из Крыма и Донбасса, аналогичные цифры составляют 12,9 и 42,8%.

В России, по данным «Левада-центра» за 2015 г., сопоставимым уровнем доверия могут похвастаться только президент, правительство и Государственная дума. На Украине аналогичным социально-политическим институтам доверяют существенно меньше, чем волонтерам.

Получается в некотором смысле зеркальная картина. В одном случае, российском, основой всего и вся являются государственные институты. Доброе дело если когда и делается, то по команде сверху. В случае украинском волонтерство как особое проявление гражданского общества стало самостоятельной и самодостаточной силой, где-то подменяющей государство, где-то его контролирующей и ограничивающей. Гражданское общество, остающееся абстрактным термином из переведенных учебников в России, приобрело вполне реальные формы на Украине. Формы волонтерских инициатив, появляющихся в результате самостоятельного выбора самих граждан.

Поначалу, в 2014 г., волонтеры попросту подменяли несостоятельное на тот момент украинское государство и его институты: армию (отсюда добровольческие батальоны на первом этапе вооруженного конфликта) и систему ее материально-технического снабжения (от обмундирования и питания бойцов до ремонта военной техники и даже разработки новых видов вооружений, например, дронов и компьютерной системы корректировки артиллерийского огня), службу по вопросам чрезвычайных ситуаций (эвакуация людей из зоны боевых действий, подчас под обстрелами) и министерство социальной политики (помощь переселенцам, раненым и другим социально незащищенным группам). Позднее, когда государственные структуры начали предоставлять хотя бы минимальный объем услуг по своему профилю, волонтеры постепенно перешли к выполнению функций контроля и надзора.

В среде волонтеров, которые во многом и обеспечили выживание Украины в 2014–2015 гг., все чаще можно услышать мнение об определенном кризисе движения. Люди стали меньше перечислять деньги на волонтерские инициативы (через руки наиболее известных волонтеров прошли добровольные пожертвования, эквивалентные миллионам долларов), сами волонтеры начали уходить в другие сферы деятельности – бизнес (в том числе по производству тех товаров и услуг, на предоставлении которых они ранее специализировались бескорыстно), политику (в качестве депутатов или их помощников), на государственную службу (как чиновники или их советники) и общественную работу на профессиональной основе (становясь руководителями крупных неправительственных организаций, получающих зарплату и имеющих офис).

Видимо, этот процесс будет продолжаться и дальше. Физически невозможно отдавать всего себя 20 часов в сутки, как это делают наиболее активные волонтеры (автор в этом убедился сам, проведя вечер в компании одного из них), не получая за это ни копейки. Люди элементарно перегорают (а ведь речь идет зачастую о тех, у кого есть семья и дети).

Однако при всех сожалениях относительно неповторимой атмосферы волонтерства на такую эволюцию можно смотреть и с оптимизмом. Всплеск низовой социальной энергии, произошедший на Украине в 2014–2015 гг. и материализовавшийся в волонтерстве, сейчас постепенно находит выход в других формах. Энергия наиболее активной части волонтерства теперь имеет шансы пойти на реформирование изнутри институтов бизнеса (социально ориентированного в результате не принуждения чиновников, а осознанного выбора), государства и неправительственного сектора (который учится жить не только на зарубежные гранты, но прежде всего за счет поддержки населения и национального бизнеса).

В некотором смысле можно провести параллель с возникновением корпораций и местного самоуправления на базе ассоциативных структур переселенцев на первых этапах американской истории. Этот процесс превращения гражданских инициатив в коммерческие и протогосударственные находился в центре внимания экономического историка, нобелевского лауреата Дагласа Норта, например.

Да, этот этап развитые страны Запада прошли пару веков назад. Но для молодой нации, которая до 1991 г. не имела государственности, подобный этап представляется неизбежным. Ожидание того, что его можно перепрыгнуть, в некотором смысле и привело к протестам конца 2013 – начала 2014 г. Большие скачки и в коммунизм, и в капитализм одинаково губительны.

Что же касается России, то, не пройдя аналогичного этапа низовой социальной мобилизации, представляется невозможным переориентировать существующие институты власти и бизнеса с обслуживания интересов элиты на защиту интересов граждан. Гражданское общество не возникает по желанию спонсоров или либерально настроенной интеллигенции. Оно рождается снизу, в том числе через волонтерские инициативы самих граждан.

Автор – ведущий научный сотрудник ЦЭМИ РАН, профессор университета «Мемориал», Канада